(с) shutterstock.com

Быстрый и несбалансированный переход на «зеленые» технологии во многом обусловил нынешний дефицит энергоресурсов

Энергетический кризис, начавшийся сразу в нескольких регионах мира, не был ожидаемым, но стал логическим следствием политики снижения выбросов и действия ряда сопутствующих факторов. Принципы «зеленой» политики, кажущиеся привлекательными в экологическом аспекте, нанесли свой первый, но не последний удар по экономическим реалиям. С учетом того, что сейчас в мире уже есть много крупных точек нестабильности, экологические факторы вполне могут выступить триггером для куда больших проблем.

Знаки свыше

Первый звонок для осознания дисбаланса экологических целей и экономических возможностей прозвучал из Поднебесной. За последнее время темпы роста экономики Китая резко замедлились:

  • ВВП в третьем квартале вырос на 4,9% (прогноз – 5,1%) по сравнению с 7,9% во втором квартале;
  • промышленность в сентябре – рост на 3,1% (прогноз – 4,5%) по сравнению с 5,3% в августе;
  • инвестиции за 9 месяцев – рост на 7,3% по сравнению с 8,9% в январе-августе.

Аналитики прогнозировали замедление роста китайской экономики в третьем квартале. Однако оно оказалось более существенным, чем ожидалось.

Охлаждение темпов роста одной из ведущих мировых экономик в дальнейшем «аукнется» всей мировой экономике. Международный валютный фонд в своем октябрьском отчете уже ухудшил прогноз роста мировой экономики на текущий год до 5,9% с 6%.

Критические факторы

Замедление роста Китая – второй по размеру экономики в мире – обусловлено многими причинами:

  • дефицит электроэнергии, вызванный нехваткой угля;
  • административное давление с целью снижения выбросов;
  • спад активности на строительном рынке;
  • повышение цен на сырье;
  • давление властей на технологические компании;
  • проблемы в цепочках поставок и др.

Если одни причины являются следствием постпандемического восстановления экономики (например, проблемы в цепочках поставок и повышение цен на сырье), то другие – экологических усилий: внутренней (давление на технологический бизнес) и внешней (дефицит электроэнергии) политики.

Главная причина дефицита энергоресурсов – нехватка угля после запрета поставок из Австралии, которая долгое время была главным поставщиком этого энергоносителя в Китай. Тепловые электростанции (ТЭС) производят около 56% электроэнергии в Китае, а уже в августе запасы угля на основных электростанциях Китая достигли 10-летнего минимума. Страна не смогла быстро нарастить внутреннюю добычу угля или восполнить в короткие сроки дефицит в размере 150-200 млн т за счет импорта. Это и привело к тому, что в офисах запрещали пользоваться лифтами и кондиционерами.

Некоторые аналитики ожидают, что китайские власти могут усилить энергетические ограничения.

«По мере того, как мы приближаемся к зиме, если сокращения потребления энергии в алюминиевой промышленности не сработают, мы можем увидеть, что сокращения будут более масштабными», – говорит Ник Пикенс, директор по исследованиям Wood Mackenzie.

В не меньшей мере, чем нехватка электроэнергии, на охлаждение экономики повлияли «зеленые» усилия властей страны. Пекин намерен сократить уровень выбросов углерода, чтобы достичь углеродной нейтральности к 2060 году. В тот же ряд можно поставить и меры в отношении китайских металлургов, которых обязали до марта сократить производство стали в преддверии и во время Зимних Олимпийских игр.

Еще более ярко выражены экологические факторы энергокризиса в Европе. Рост энергопотребления в ЕС уперся в нехватку ресурсов и неспособность быстро восполнить дефицит.

Ранее в своем развитии Евросоюз сделал ставку на возобновляемые источники энергии (ВИЭ), ограничивая работу атомных электростанций (АЭС) и угольных ТЭС. В 2020 году 13 стран ЕС взяли на себя обязательство отказаться от угля к 2030 году, а Бельгия, Австрия и Швеция уже полностью сделали это.

Еще большую уязвимость экономики при ставке на ВИЭ выявила безветренная погода в Европе. В сентябре ветряные электростанции в ЕС, особенно в Великобритании, из-за отсутствия нужной силы ветра существенно сократили выработку электроэнергии.

Наступление отопительного сезона Европа встретила с заполняемостью подземных хранилищ на уровне 77%. Последние пять лет в это время года соответствующий показатель превышал 90%. Ожидания проблем взвинтили спотовые цены на газ до $2000 за 1000 куб. м.

На данный момент еще нет оценок влияния энергокризиса на развитие экономики ЕС, но такое влияние точно будет. Из-за высоких цен на электроэнергию и газ крупные потребители останавливают свои мощности, цены растут, а рентабельность производства падает.

Дисбаланс внедрения

Европа изначально не учла слабые стороны технологий и риски «зеленого» энергоперехода – на ситуацию повлиял дисбаланс во внедрении технологий. Многие компании в период низких цен 2019-2020 гг. и под давлением новых экологических политик сократили инвестиции в добычу ископаемого топлива. При этом объемы ввода в эксплуатацию ВИЭ оказались недостаточными для компенсации дисбаланса.

«Высокие темпы «зеленого» энергетического перехода и ограничение угольной генерации привели к проблеме: «что делать, если ветер не дует». На примере энергетического кризиса мы также увидели возможные масштабы последствий, связанных с ускоренным развитием возобновляемой генерации. Все технологии декарбонизации основаны на переходе от ископаемых источников энергии к электроэнергии, которая должна производиться из возобновляемых источников. То есть потребность в электроэнергии существенно вырастет, как и зависимость экономики от нее. В переходный период роль балансирующих мощностей призвана взять на себя как раз газовая генерация. Но финансовые институты не горят желанием вкладывать в развитие нефтегазовой отрасли», – рассказывает Андрей Тарасенко, главный аналитик GMK Center.

Основные выводы

В текущей ситуации пострадавшим странам ничего не остаётся, как по мере возможности поддерживать своих потребителей, защищая от влияния высоких цен, рассчитывать на теплую зиму и сделать правильные выводы.

Власти пострадавших от энергокризиса регионов уже принимают меры по смягчению его последствий для экономики. Например, Китайская комиссия по регулированию банковской и страховой деятельности будет содействовать финансовой поддержке угольных и энергетических компаний для обеспечения поставок и стабилизации цен. Еврокомиссия, со своей стороны, уже приняла ряд мер, которые включают прямые выплаты домашним хозяйствам, господдержку компаниям и адресное снижение налогов.

Главный вывод: «зеленый» энергопереход должен быть сбалансированным по срокам и инвестициям с учетом требований надежности и рентабельности. Кроме того, важно учитывать, что каждая отдельная страна имеет свою структуру потребления и генерации, что требует индивидуального подхода при энергопереходе. Иными словами, прежде чем куда-то идти, нужно создать надежный базис для безопасного движения вперед. В случае с энергопереходом – это достаточные генерирующие мощности ВИЭ и/или балансирующие мощности.

Энергокризис не заставит крупнейшие страны пересмотреть ключевые принципы своих «зеленых» политик, но коррективы, безусловно, будут. После нескольких лет внедрения политики отказа от атомной генерации в ряде стран Евросоюз уже пошел на попятную и склоняется в сторону присвоения атомной энергии статуса «зеленой». В среднесрочной перспективе ЕС увеличит инвестиции в ВИЭ, модернизацию и повышение энергоэффективности, развитие емкостей хранения энергии, включая батареи и водород и др.

Никто точно не знает, какими еще сложностями в дальнейшем обернется внедрение «зеленых» инициатив – никто не гарантирует их безболезненную реализацию. Например, по оценкам BP, мировой спрос на энергоресурсы до 2035 года увеличится примерно на 30%. Несмотря на быстрое увеличение в мире мощностей ВИЭ, нефть, газ и уголь все равно будут доминировать в глобальном топливно-энергетическом балансе. Они обеспечат до 75% всех поставок энергоносителей (сейчас 86%).

Безудержное стремление к экологичности не может означать достижение целей «любой ценой» – «зеленый» переход должен согласовываться с экономическими реалиями и осуществляться не в ущерб экономическому развитию. И это, кстати, большой урок и для украинской власти, которая взяла на себя трудновыполнимые обязательства в рамках второго национально определяемого вклада в Парижское соглашение (НОВ-2) – сократить к 2030 году выбросы парниковых газов до 35% от уровня 1990 года, – не сообразуясь с экономической целесообразностью.